Юрий Шушкевич: Параллельная Россия. Часть III

ЭПИГРАФ: История показывает, что официальная российская власть не располагает абсолютными факторами легитимности, в результате чего альтернативная общественная система при желании может за очень короткий срок скопировать и воспроизвести внутри себе все необходимые государственные институты и правоотношения.

Только вот инноваторы у нас обычно плохо заканчивают…

«Государство в государстве» — исторический опыт.

Одной из особенностей нашего национального архетипа, «загадочной русской души», является граничащая с верой подсознательная убежденность в реальности существовании идеального параллельного мира. И хотя русские поиски Китежа и Беловодья для мировой этнографии не являются чем-то уникальным (вспомним хотя бы западноевропейскую мечту об Эльдорадо, о «вратах рая» Мон-Сен-Мишеля или о Небесном Граде Иерусалиме), их истовость и неубывающая с веками сила свидетельствуют не только о сохранении в русском народе доставшегося от прародителей жесткого внутреннего стержня, но и о длящейся из века в век несостоятельности нашего общественно-государственного устройства.Окажись это устройство более-менее терпимым и пригодным для нормальной человеческой жизни, нам не было бы нужды дискутировать сегодня о «параллельной России».

Между прочим, «хождение в Беловодье» — в мифическую страну без несправедливости и гнета – не фантастика, а историческая близкая реальность. В 1892 г. английский путешественник В.Рокхилл обнаружил на Тибете многочисленные русские деревни – результат массового переселения тысяч алтайских старообрядцев. Все были убеждены в том, что, пройдя смертельно опасные перевалы Тянь-Шаня, они попадают в искомую страну. Переселение началось во второй половине XIX века, когда староверов уже не притесняли, экономических причин покидать обжитые места не существовало, так что в его основе лежало исключительно духовное начало, связанное с обретением утраченной гармонии.

Стремление обрести лучший удел в границах своей земли в свое время подвигло Андрея Боголюбского перенести княжеский престол из Киева во Владимир. В основе этого княжеского решения лежало, видимо, не столько «стремление к колонизации северо-восточных земель», как пишут в учебниках, сколько нежелание находиться в Киеве, к середине XII века превратившемся в общенациональный центр кумовства, коррупции, произвола и разврата.

Следующая исторически значимая попытка формирования внутри России новой страны была предпринята в XVI веке никем иным, как Иоанном Грозным. Здесь даже учебники сообщают чистую правду: через взятие в опричнину «ничейных» земель Грозный пытался преобразовать государство от земско-вотчинной модели к централизованному типу, которое, как известно, должно было способствовать развитию производительных сил; иными словами, опричные земли должны были стать тем полем, на котором должен был зародиться — практически одновременно с Англией и Голландией — русский капитализм. Существует также точка зрения, что целью опричнины было создание православного царства последних лет — не случайно на совершенно здравые письма Курбского о преимуществах европейского жизнеустройства Грозный отвечал, что «Россия есть не Европа, а царство Божие Израиль». Так или иначе, но первым же русским царем была предпринята попытка «взрастить» внутри своего обветшалого царства новую идеальную страну. Эта идея, неплохая в сути, не удалась, поскольку опередила свой век — никаких механизмов, обеспечивавших бы формирование в новой стране иных экономических или духовных отношений, кроме голого насилия, у царя не было, поэтому ее крах был предопределен. А кровавые эксцессы опричнины — не трагический следствие параллельного государства, а плата за отсутствие в ту пору иных социальных технологий, кроме плети и топора.

Между прочим, из опыта опричнины может быть позаимствовано и нечто позитивное — короткий опыт параллельного управления, когда землями земщины с 1575 года правил назначенный Грозным крещеный татарский князь Симеон, а сам же царь заведовал опричной территорией. Этот период двоевластия прошел вполне мирно и без эксцессов, при этом главный результат – страна не распалась и не исчезла. «Запасная страна» весьма пригодилась бы в случае «отмены» Русского царства, зиждившегося в ту пору на весьма зыбких правовых основаниях. Так, до сих пор не развеяны сомнения по поводу подлинности письма константинопольского патриарха, формально даровавшего Иоанну Васильевичу царский титул, в то время как крымский правитель Девлет-Гирей, считавший себя, а не низложенного казанского хана, наследником Орды и сюзереном русского государства, имел более чем серьезные намерения независимое русское государство сокрушить. Россию в тот раз спасло чудо – Девлет-Гирей в 1572 году был окружен и разбит под Серпуховом молодым и талантливым опричным воеводой Хворостининым. Когда отправившееся в поход практически все взрослое мужское население Крыма нашло последний приют на берегах подмосковной Пахры – стало ясно, что «параллельная» опричная Россия может себя защищать!

Здравая в своей основе идея Грозного о новой стране не получила развития из-за отсутствия полноценных каналов торговли и источников сырья для становления мануфактур. Однако уже к концу его жизни она неожиданным образом начала воплощаться через освоение и заселение Сибири. За Уральским хребтом сразу же стали формироваться другая экономика, другая русская жизнь, у которых имелись все основания сделаться моделью нового государственного и общественного устройства.

Землю за Уралом почему-то до сих пор принято считать «заповедником» традиций, «исконности», чуть ли не вместилищем наиболее архаичных форм отечественной жизни, тюрьмой, наконец. На самом же деле в отдалении «от Цезаря, от вьюги» жизнь там с самого начала складывалась вызывающе непохожей на жизнь в «основной стране». Уже в 1702 г в Тобольске была открыта первая в России всесословная школа, там же появилась третья, после Петербурга и Москвы, частная типография, а с 1769 года начал издаваться второй в стране литературный журнал. Психологический тип сибирской городской семьи в конце XVIII века был во многом преисполнен сентиментальности и романтизма, что делало ее похожей на семьи германских горожан того времени.

Известно, что люди подобного психологического типа, помимо способностей к домашнему чтению и музицированию, также оказываются наиболее успешными в скрупулезной инженерной работе, и именно благодаря людям такой породы произошел промышленной взлет Германии и Японии. Аналогичное «промышленное чудо» вполне могло состояться и на восточных окраинах России. Достаточно сказать, что именно за Уралом были изобретены и построены первые в мире паровая машина, велосипед и электромеханический телеграф.

Сибирское общество XVIII-XIX веков выделялось высоким, едва ли не европейским уровнем развития гражданских правоотношений. И по сей день архивы Тобольска и Иркутска хранят огромное количество судебных исков, поданных тамошними крестьянами — при том, что в остальной России крестьянам едва ли не отказывали в праве считаться людьми.

Два столетия относительно свободного гражданского развития с опорой не на кнут, а на способности и личную ответственность сформировали основу для подлинного взлета сибирской экономики, состоявшегося на рубеже XIX и XX веков. Примечательно, что в его основе лежала кооперация, а не деятельность крупных капиталистических корпораций, успехи которых в европейской части Российской Империи ограничивались, в основном, освоением государственных железнодорожных подрядов и экспортом нефти. Сибирские же кооперативы, начало которым было в свое время положено усилиями декабристов Пущина и Горбачевского, возвращали вступившим в них крестьянам большую часть предпринимательского дохода от переработки и реализации их продукции. Оказалось, что если предпринимательский доход не проедается, а напрямую служит развитию бизнеса, то возникает механизм развития невиданной силы и эффективности!

За считанные годы сибирские фермеры смогли нарастить производство зерна до таких масштабов, что центральной правительство, покровительствовавшее крупным землевладельцам «старой России», было вынуждено ввести запретительный железнодорожный тариф на перевозку сибирского хлеба в экспортные черноморские порты. Позорный «челябинский тарифный перелом», призванный загасить без спроса возникшую предпринимательскую активность за Уралом, продержался рекордно долго – с 1893 по 1912 год. Однако выход быстро нашли: зерно стали скармливать скоту, превращая его в мясо, яйца и сливочное масло. В начале XX века до трети сливочного масла, которым в то несытое время европейцы стремились украсить свой утренний бутерброд, ввозилось из России, а если точнее – из Сибири. В стране, где курили 80% мужского населения, оборот маслодельного бизнеса превышал оборот табачной отрасли, а показатель годовой выработки на работника (иначе – производительность труда) в нем был на 47% выше, чем в нефтяной индустрии!

Выработкой и экспортом масла ведала мощная сеть производственных сбытовых кооперативов во главе с созданным в 1898 году Московским потребительским обществом (юридически эта организация существует и по сей день в лице Центросоюза). Для финансирования экспортных операций в 1911 году был учрежден кооперативный Московский народный банк, входивший в десятку крупнейших банков страны. После революции он оказался единственным кредитным учреждением, не подвергшимся национализации, в результате чего его зарубежные филиалы не были в ответ экспроприированы иностранными правительствами и стали основой для формирования сети «совзагранбанков»…

Феномен альтернативной сибирской кооперативной экономики замалчивался как в советские годы, так замалчивается и сегодня. С самых первых шагов своего становления русские кооперативы развивались вне сколь либо заметной общественно-политической поддержки, сталкиваясь с противодействием и властей, и «революционной интеллигенции». Левые силы ревниво усматривали в кооперативах альтернативный революции путь к социализации экономических отношений, охранители же находили кооперацию «нехарактерной» для России. А общим у тех и других было нежелание видеть граждан России экономически состоятельными и независимыми. В конечном счете неважно, получает ли человек через кооператив неотчужденную часть созданной им новой стоимости, или же он по достойной цене продает свой труд частной корпорации или государству – главное, чтобы он мог реализовать свои трудовые и творческие возможности, был обеспечен и самодостаточен. А вот этого у нас не любили ни тогда, ни сейчас.

Последующие трагические страницы российской истории также оказались связанными с формированием «параллельного государства» — видно, неготовность к мягкой, эволюционной трансформации существующих институтов написана у нас на роду… На сей раз в 1905 году были созданы полноценные альтернативные органы власти – Советы. Мы помним «советские органы» в качестве кастрированных придатков партийно-государственного аппарата – а зря, в эпоху своего зарождения это были полноценные институты государственной власти с развитыми политическим возможностями, собственными силовыми структурами, бюджетом и со строгой иерархичностью. В октябре 1917 года победа большевиков была связана не с низложением Временного правительства, которое деградировало и в реальности могло контролировать лишь дипломатическую переписку, а с захватом командных высот на собравшемся в Петрограде Съезде Советов. После чего почти мгновенно – со скоростью прохождения телеграмм из столицы – в распоряжении большевиков оказалась вся выстроенная Советами за считанные месяцы абсолютно дееспособная структура государственного управления в масштабах бывшей империи.

Подлинная история показывает, что официальная российская власть не располагает абсолютными факторами легитимности, в результате чего альтернативная общественная система при желании может за очень короткий срок скопировать и воспроизвести внутри себе все необходимые государственные институты и правоотношения. Поэтому, чтобы обезопасить общество от потрясений, подобных тем, что пережила Россия после революции 1917 года, нынешней российской власти стоило бы задуматься о де-радикализации «параллельной страны». Параллельная Россия, видящая свое становление в развитии технологий, знаний и гражданской самодостаточности, предпочтительнее реинкарнации альтернативных структур власти с опорой на популистские идеи.

Весь вопрос в том – захотят ли появления подобной умной новой страны те, кто прекрасно себя чувствует в государстве «победившего чиновничества и правоохранителей»?

Один из ответов – в нашем совсем недавнем прошлом, а именно – в истории советских атомного и ракетного проектов. В свое время для их успешной реализации была создана полноценная новая страна — со своими заводами, институтами и конструкторскими бюро. В этой «стране» сложились весьма отличные от остального СССР экономические и социальные отношения, там не практиковались доносы и «разводки», зато всемерно поощрялись творчество, интеллект… Пусть искусственно, за счет остальных, но зато, как теперь хорошо известно — феноменально результативно, и ее плодами мы пользуемся до сих пор!

Эта параллельная страна, почти восемь лет существовавшая у нас под боком, в данном своем аспекте совершенно не исследована, поскольку все мы до сих пор пребываем под «антиобаянием» ее создателя и руководителя Лаврентия Берии и априорно исключаем всякий связанный с его деятельностью позитив. А зря. К руководству государственной безопасностью Берия имел весьма кратковременное касательство лишь с ноября 1938 по апрель 1943 года. Да и число освобожденных политзаключенных в это время в десятки раз превысило число брошенных в застенок. Чтобы снять у народа психологический шок от тридцать седьмого года, на место социально близкого «кровавого карлика» Ежова пришлось поставить полноценного либерала и интеллектуала, единственного из тогдашнего ареопага носившего пенсне и предпочитавшего партийной кепке стильные шляпы. Возможно ли представить плодотворную работу Курчатова, Харитона, Ландау, Гинзбурга, Туполева, Минца, Мясищева и других великих технократов той поры под руководством, скажем, Хрущева или Жданова? А массовое открытие при лагерях с 1939 года не только конструкторских «шарашек», но также тюремных оркестров и театров – не для того ли это делалось, чтобы спасти оказавшуюся в ГУЛАГе интеллигенцию от верной гибели?

Так или иначе, но Берии удалось невозможное – за фантастически короткий срок сформировать в истерзанной стране полноценный, дееспособный сегмент «экономики знаний». Истинной же причиной его гибели стали не разногласия с Маленковым и Хрущевым и даже не извечная борьба за власть, а нашедшая выход неудержимая, метафизическая, годами копившаяся ненависть к нему абсолютного большинства тогдашней партноменклатуры. Ненависть за то, что этому «заносчивому либералу» удалось на практике создать механизм, трансформирующий интеллект в научно-технологические достижения высшего порядка, и при этом не нуждающийся в руководстве со стороны дилентатов. Поэтому-то в официальном обвинительном заключение Берии говорилось не об участии в репрессиях, а о «попытке изменить советский строй». Чистая правда!

А ведь этот строй действительно мог быть изменен в лучшую сторону, если бы десяткам тысяч интеллектуалов, создателям ядерного и ракетного щита, тем или иным образом в шестидесятые годы была бы предоставлена возможность сформировать новую экономическую реальность, построить новую страну. Тем более, что на пороге был уже знакомый нам четвертый технологический уклад, с отставания в котором и началось схождение СССР с высокой цивилизационной орбиты. Неудачная попытка Хрущева повторить успех атомного проекта в области микроэлектроники, учредив Зеленоград, – пример того, как проваливаются инновации «сверху», если они не интересны людям.

А Берию даже не судили – он был застрелен «терминатором из ГРУ» непосредственно в момент ареста в Кремле 26 июня 1953 г. Все хорошо известные «разоблачительные материалы» июльского пленума, следствия и суда были сфабрикованы группой Хрущева, заинтересованной, чтобы образ самого успешного отечественного инноватора навсегда был демонизирован. А «терминатор из ГРУ», выполнивший приказ, по установившейся в таких делах традиции ждал собственного расстрела – однако в силу исключительно важности задачи, выполненной им для партийного руководства, был всего лишь уволен со службы и прожил, надо полагать, долгую жизнь, наблюдая не только за космическими полетами, но и за интеллектуальным оскудением страны. Ведь первые признаки нынешней массовой «дебилизации» в СССР стали проявляться, увы, уже с середины семидесятых.

Интересно, какая судьба ждет создателей и адептов очередной «новой России»?

Категории: МНЕНИЯ ЭКСПЕРТОВ

Метки:

Оставить комментарий

*

Рекомендуемое видео

Голосование

Как вы оцениваете действия правительства РФ в борьбе с кризисом?

Показать результаты

Загрузка ... Загрузка ...

Информация